— Подлые люди в своих делах всегда добиваются успеха, это потому, что они поступают с честными людьми, как с подлецами, а честные люди, наоборот, с подлецами поступают, как с честными людьми, — заговорил Аветис, с трудом выговаривая слова. — Что, получил два золотых десятка? — И, снимая с плеча ружьё, спустил курки.

Как завороженный, Айказ смотрел в двойное дуло направленного ему в грудь ружья.

— Аветис, я… Подожди, Аветис, ты сам не знаешь, какую беду… — Он не успел закончить слово, Аветис выстрелил, не целясь, прямо с бедра, держа одной рукой ружье и не чувствуя его тяжесть. Выстрел прозвучал коротко и сухо, будто треснула сухая ветка.

Айказ пошатнулся, сделал пару шагов, таща за собой полуодетый сапог, потом медленно сполз на колени, забился в конвульсиях и растянулся на земле лицом вниз. Аветис резко повернулся, вышел на улицу, и там, лицом к лицу встретился с женой Айказа — Забелой.

— Аветис? Ты был у нас дома?. Что это с тобой? На тебе лица нет.

— Иди к нему, он там лежит. — Забела посмотрела на ружье в его руках.

— Кто? — увидев ружье в его руках закричала она, поднимая руки, шатаясь, как слепая, вошла в дом.

Через минуту оттуда послышалось скорбное рыдание.

Уже заходя домой, Аветис обернулся и увидел, как односельчане шумной толпой бегут в сторону его дома. Изнутри был слышен плач. Сирануш уже услышала об убийстве, упав лицом на тахту, покрытую старым карпетом, плакала в голос… От удара ногой мужа дверь с грохотом ударилась в стену. Сирануш вскочила с места, подолом юбки поспешно вытерла мокрое от слез лицо и посмотрела в покрасневшие глаза мужа.

Аветис стоял в дверях, рукой прижимая двустволку и качаясь, как пьяный.

— Аветис…

— Ну, жена, рассказывай ты выдала божьего гостя, и мое доброе имя растоптала в селе… Рассказывай, жена, почему молчишь? Смогла выдать, умей и ответ держать… — Он медленно поднял ружье. Страх смерти блеснул в широко раскрытых глазах жены. Вскрикнув, она упала перед мужем, одной рукой удерживая дуло винтовки, другой — обнимая его ноги.

— Я не виновата, — причитала она, как в бреду, заикаясь, наполовину не выговаривая слова. — Не виновата я, любимый, дорогой, родной… Не виновта я, я этого не хотела… Айказ сделал. Он напугал меня, он сказал, что нас всех погонят в Сибирь, на каторгу. Я не хотела выдавать… Он увидел рубашку того человека во дворе… я повесила, чтобы высохла. Спросил, чья это? Я подумала, что он с тобой пуд соли съел, ничего плохого не сделает…

Аветис ногой отодвинул ее в сторону, однако, Сирануш со скорбными стенаниями снова обняла мужа за колени, начала целовать ноги, и так, обняв его ноги, плакала, умоляла его о пощаде…

Неожиданно, она, что-то вспомнив, оторвалась от мужа, бросилась за перегородку, где спал сын, скачком схватила малыша и, прижав его к груди, вышла из-за перегородки, встав перед мужем, измученным голосом сказала:

— Вот, теперь стреляй… Нас обоих убей. Я за него испугалась, когда услышала про Сибирь. Мы оба виноваты. Убей. Ну, стреляй…

Сынишка, так ничего и не поняв спросонья, испуганно смотрел на отца.

— Будь ты проклята… — сказал Аветис сиплым голосом. — Будь ты проклята… Будьте прокляты все… прокляты все… — Он вышел из дома, на минуту остановился во дворе, оглядев собравшихся там людей, непроизвольно сжимая в руке ружье, пошел в сторону калитки. Толпа молча, в ужасе дала ему дорогу. Аветис прошел через приусадебные сады, долго шел так, понурив голову, не оглядываясь назад, кое-где деревья скрывали его из поля зрения, потом снова появился на дороге, идущей над ущельями, и село поняло, что он идет в Шуши, добровольно сдаться властям.

…Теперь он вернулся с дальней дороги, и, будто, ничего не изменилось за эти долгие, очень долгие годы. Удивительно, он там, вдали, всегда жил с тоской по этим местам, но вот, вернулся, наконец-то, дошел издалека, но, почему-то, он чувствует себя, как посторонний, чужой человек, которого здесь никто не ждал.

«Я не прежняя Сирануш, Аветис, — мысленно говорила Сирануш. — Я другая, чужая. Злая и жестокая. Жизнь меня сделала такой. Моя жизнь с черной долей безмужней женщины… День, и ночь работала на полях, мучилась на фермах, направляли туда, где было тяжело, без одежды, порой босиком, порой без куска хлеба. Так я жила, так я растила ребенка… Зачем ты пришел? Почему так поздно пришел? Наша жизнь уже прошла. Безвозвратно прошла мимо нас…»

— А где ты был столько времени? — После длительного молчания, наконец, спросила Сирануш.

Аветис повернулся, посмотрел на жену, и взгляд его был таким ледяным, что Сирануш интуитивно отошла в сторону.

— Ты не простил меня, Аветис?.. — слабым голосом произнесла она. — До сих пор не простил?

Аветис медленно покачал головой:

— Нет.

— Тогда зачем пришел? Зачем вернулся через столько лет? Тебя для нас давно нет. — С жестокостью произнесла Сирануш, — зачем пришел к нам. Кто тебя звал?

— Мой сын.

— Что? При чем здесь сын?

— Я должен ему рассказать всю правду обо всем, что со мной произошло…

— Нет, — испуганно завопила Сирануш. — Нет. Ты этого не сделаешь. Он и не поверит тебе. Отец не тот, кто породил тебя на свет, как прохожий бросает кость собаке и через минуту забывает об этом, а тот, кто воспитывает, растит, как нормального человека, который может заменить своего отца, когда того не будет. А я заменила, я для него была и отцом, и матерью.

— Сирануш…

— Не хочу отрицать, ты оттуда… посылки присылал, но об этом он не знает, я сама ходила на почту в село Кичан, получать посылки. Кроме того, посылками детей не воспитывают, нужна заботливая рука и отцовское воспитание. Кто не может выполнить отцовские обязанности, тот не может быть отцом.

— Все равно, я с ним поговорю.

— Боже мой! Откуда пришел?! Но кто ты для него? Никто. Незнакомый, чужой человек. Тот, кто покинул семью. Убил человека… Одним словом, убийца… Он тебя видеть даже не хочет. Слышишь? Не хочет. — Последние слова она произнесла, хватаясь пальцами за шею, будто пытаясь себя задушить. Аветис молча наблюдал за тем, как она кидалась в разные стороны, нервно щелкая косточками на пальцах.

— Сядь, — наконец, сказал Аветис. Жена застыла от этого приказного тона, быстро повернулась к мужу. Последний глазами показал на стульчик в углу. Сирануш села. Аветис долго смотрел в пол, как будто думал, с чего начать.

— А что ты знаешь о моей жизни? — неожиданно сказал он охрипшим голосом. — Ничего не знаешь. Ты меня назвала убийцей. Это правда,